Аванпост

Александр Балабченков

По поверхности материка, перепрыгивая через горные хребты, безмятежную гладь озер и ленивые русла рек, подобно ночному призраку, решившему вдруг понежиться в солнечных лучах, стремительно неслась треугольная тень. Лишь наметанный глаз смог бы различить на фоне голубого неба легкий боевой цетагандийский флаер, отбрасывавший свой призрачный силуэт на красно-бурый ландшафт. Днище машины было окрашено в небесно-синий цвет, тогда как сверху темно-коричневый корпус флаера покрывали красные и бурые пятна. Впрочем, в последнем едва ли была необходимость, думал гем-капитан Дворак, разглядывая нагонявший тоску, проносившийся под ним пейзаж. Атак с воздуха ждать не приходилось, противник просто не обладал какой-либо авиатехникой. Просто все делалось с цетагандийской основательностью. Что же касается земли...

В любой момент со склонов одного из этих холмов мог раздаться огонь замаскированной зенитки. Или вылететь из леса снаряд, выпущенный флаеру вдогонку из ручного ракетомета. Разумеется, флаер не был беззащитен -- в маленьких крыльях скрывались мощные плазмотроны, но, как показала практика, они не очень-то помогали в случаях внезапной атаки с земли. И все же, риск есть риск. Нет риска -- нет славы. С этой формулой, как это ни странно, гем-капитан Дворак семь лет благополучно прослужил в имперских цетагандийских вооруженных силах, почти никогда не остававшихся без дела, ибо Империя раскинулась широко, а обитаемая галактика еще шире. А вместе с обучением в первой воинской элитной академии Ро Кита -- тринадцать. И последний месяц их них -- здесь, на этой проклятой планете, на Барраяре. Впрочем, почему странно? Элай Дворак рисковал всю свою сознательную жизнь, но делал это обдуманно и взвешенно. И еще ни разу не ошибся.

Наконец пилот стал сбавлять скорость.

-- Аванпост 16, я -- "Сапсан", захожу на посадку. Два-семнадцать.

-- Слышим вас, "Сапсан". Три-двенадцать, можете садиться, у нас сейчас все тихо. -- Раздался из комма в ответ усталый голос.

Пилот утвердительно кивнул, скорее машинально, словно знал, что там, внизу, действительно все спокойно и иначе и быть не может, и заложил вираж на снижение. Вот он, аванпост шестнадцать, где на этот раз гем-капитану Элаю Двораку выпало послужить своему Небесному Господину. Или умереть за него, что тоже не исключено. В особенности здесь, на последнем рубеже между спокойной долиной, уже несколько лет находившейся под контролем цетагандийского оккупационного корпуса, и враждебными, упрямыми горами. Дендарийский кряж, словно любящий отец, укрыл на своих склонах сынов Барраяра от хищных лап злой Цетаганды, огнем и мечом несущий прогресс, цивилизацию и порядок отсталым народам. Повстанцев, то ли от недостатка ума, то ли от избытка безрассудной храбрости или адреналина с тестостероном в их барраярской крови, не смущало, логике вопреки, подавляющее технологическое превосходство их непрошеных гостей. Они воевали как могли и чем могли, и воевали так, что некоторых командующих в цетагандийском генштабе давно хватил бы инфаркт, если бы не идеальное, полученное с генами здоровье. Никто не ожидал такого яростного сопротивления от феодальной планеты, где лошадиная сила была не сколько единицей измерения мощности, сколько самой используемой мощностью в прямом смысле этого слова, а развитие оружейного дела не продвинулось дальше гладкоствольного и холодного оружия. Блицкриг не удался, теперь это было ясно даже самому последнему идиоту. А вот то, что эта война, самая странная из всех, в которых когда-либо участвовал Дворак, имеет все шансы затянуться на неопределенно долгий срок, это было не так очевидно...

Флаер опустился на посадочную площадку. Пилот выключил двигатели, и чуть слышное жужжание антигравов смолкло. Затем он щелкнул переключателем на панели управления, открывая фонарь кабины, и откинулся в кресле, чтобы немного отдохнуть перед обратной дорогой. Дворак кивнул пилоту -- "хорошая работа". "Пустяки, сэр." -- поморщился тот в ответ.

Его встречали. Недалеко от флаера уже стояли двое из шести будущих подчиненных гем-капитана Элая Дворака. Впрочем, почему будущих? Отпечатанный на пластике приказ о его назначении старшим офицером шестнадцатого аванпоста в квадрате тридцать девять, Дендария, лежал у Элая в кармане куртки. Они явно не стали наводить марафет ради нового командира, ибо вид имели довольно потрепанный. Пыльные армейские ботинки, заляпанный местами красно-коричневый камуфляж, бронепластик, кобура с нейробластером, кобура с парализатором, на поясе вибронож, три акустических гранаты, на ремне через плечо плазмотрон. Но были в обмундировании и некоторые не положенные по уставу новации. Например, на явно лысой голове сержанта, вместо положенного шлема с комм-линком, был повязан платок с изображением кленового листа на фоне горного силуэта. Видимо, местный трофей. Впрочем, здесь не до тыловых штучек, решил Дворак. Он не собирался строить из себя поборника казарменной дисциплины и наказывать подчиненных за недостаточный блеск застежек. И все же, Дворак заметил, что они испытали некоторое смущение, глядя на его сверкающий чистотой, без единой складки, светло-серый мундир со всеми регалиями и знаками отличия, начищенные ботинки, и аккуратную полную гем-раскраску. Закинув на плечо рюкзак с личными вещами, Элай выбрался из кабины, и двинулся на встречу этим двоим.

-- Сержант Скасс, сэр. С прибытием, сэр. -- Отдал честь первый.

-- Рядовой Джуф, сэр. -- Взял под козырек второй.

-- Вольно, джентльмены. -- Не по уставу приветствовал их Дворак, по-деловому козырнув, не замедляя шага. Чем, похоже, сразу завоевал симпатию. По крайне мере, рядовой Джуф, совсем молодой паренек, позволил себе мимолетную улыбку. На другом плече у него висела небольшая сумка. Солдатская почта домой -- личные послания на голодисках, какие-нибудь местные безделушки на память, или сделанное что-то своими руками в минуты отдыха. -- Джуф, можете приступать к дальнейшему исполнению своих обязанностей. Во флаере для аванпоста шестнадцать есть пакет. Сержант, покажите мне, где я могу скинуть свои вещи.

-- Есть, сэр. -- Радостно отозвался Джуф и двинулся к флаеру.

-- За мной, сэр. -- Пошел впереди сержант.

Пока они шли, у Элая было время осмотреться. Шестнадцатый аванпост по сути представлял собой заставу на уходящей в горы дороге на перевал. Это был квадрат двадцать на двадцать метров, периметр которого составлял выложенный из мешков с песком бруствер в метр высотой, вдоль которого была вырыта траншея, позволявшая человеку стоять в ней почти в полный рост. Стены траншеи укреплялись бревнами. Между бруствером и подступавшим к посту лесом плазменным огнем была выжжена полоса безопасности, шириною метров в тридцать. В двух противоположных углах квадрата располагались деревянные вышки, с которых, вместо того, чтобы следить за окрестностями и быть готовыми в любой момент открыть огонь из стационарных плазмотронов, любопытным взглядом за Элаем следили двое рядовых. Еще двое стояли возле перегородившего дорогу шлагбаума и точно также взглядом провожали своего нового командира. Вот и весь личный состав.

За спиной вновь раздалось жужжание антигравов. Флаер поднялся в воздух и помчался назад, в сторону Хассадара. Элай притормозил и обернулся, чтобы проводить флаер взглядом. Он очень наделся, что пилот сможет вернуться назад целым и невредимым. Когда флаер скрылся из виду, Элай двинулся дальше за ожидавшим его сержантом. Они спустились в добротно сделанную просторную землянку, служившую немногочисленному воинскому контингенту местом для сна, отдыха, трапезы. В общем, они здесь жили, если можно так сказать. Небольшая прихожая, в который располагался обеденный стол и четыре стула, шкафчик с провиантом, состоявшим в основном из плиток армейского пайка, саморазогревающихся консервов, и чего-то съестного, выменянного или просто изъятого у местных как контрабанда. На столе стоял электрический чайник. Все электроснабжение заставы обеспечивал компактный дизель, ибо приемник спутниковой энергии был слишком заманчивой штуковиной для их прячущихся в горах недружелюбных соседей, а рисковать лишний раз никто не хотел. Лучше пусть дизель тихонько тарахтит по ночам, заряжая аккумуляторные батареи. Днем же просто жгли костер, благо древесины здесь было навалом. В отличие от колонии Бета, где дерево ценилось слишком высоко, чтобы его там можно было вот так запросто жечь. На Цетаганде же просто не было такого обычая -- жечь костры там перестали века назад. Скасс проследовал дальше, Элай неотступно следовал за ним. В следующей, более просторной комнате стояли шесть армейских раскладушек, а в углу -- огромный, покрытый зеленой краской с маркировкой, металлический ящик с кодовым замком -- арсенал. Но они двинулись дальше.

-- Вот, располагайтесь, сэр. -- Открыл дверь Скасс в следующее помещение, пропуская Элая вперед себя. Дворак вошел. Небольшая комнатка, явно предназначенная для старшего офицера заставы. Впрочем, ничего особенного -- такая же раскладушка, шкафчик, стул, стол, на котором располагался переносной комм, лампа. Дворак сбросил свой рюкзак возле постели. Из личных вещей от прежнего владельца в комнате оставался только плакат -- голоснимок ночной стороны Эты Кита IV из космоса, сверкающей бриллиантовыми россыпями огней огромных мегаполисов. "Дом, милый, дом. Больше всего на свете солдат хочет вернуться домой, -- невесело подумал Элай. -- Живым. Гем-лейтенанту, чье место и комнату я теперь займу, не повезло. Возможно, мне тоже не повезет." Возникло болезненное любопытство. Элай обернулся и увидел, что Скасс, облокотившись на косяк двери, с интересом его разглядывает, подмечая его реакции на новое окружение. "Хм."

-- Скажите, сержант, а как погиб ваш прежний командир?

-- Который из них? А, гем-лейтенант Ригаро. Снайпер. Кстати, не рекомендую выходить из землянки без шлема -- пуля разнесла бедняге голову. Какая потеря для Империи...

В последних словах не было, в общем, ничего такого, но прозвучали они как-то... не так. Элай чуть напрягся, лихорадочно соображая, что же это проскочило в интонациях Скасса? Нелояльность? Нет. В словах сержанта не было должной степени сочувствия, вот что. Разрази меня гром, этот парень недолюбливает гемов. Только классовой неприязни мне тут не хватало. А Скасс был нужен Двораку, нужно было его уважение и расположение, поскольку Скасс явно занимал главенствующее положение среди рядовых, как по званию, так и по боевому опыту. Элаю нужен был авторитет сержанта, и если он не найдет с ним общего языка... Эту проблему надо решить, и чем быстрее, тем лучше.

-- Ясно. Проходите, сержант. Садитесь, и доложите обстановку, введите меня в курс дел, -- пригласил Элай и, ни сколько не смущаясь присутствия сержанта, стал снимать мундир, чтобы облачиться в красно-бурый камуфляж. Сержант удивленно вскинул бровь, оторвался плечом от косяка, и уселся на стул. Несколько секунд он думал.

-- Мы стоим на единственной в радиусе ста километров дороге, если эту тропу можно назвать дорогой, на перевал через Дендарийский кряж. В наши задачи входит... -- Спокойно и монотонно начал говорить сержант. Элай не прерывал его, хотя все эти выкладки прекрасно знал сам. Его интересовало другое. К моменту, когда Дворак полностью переоделся и застегнул застежки на армейских ботинках, Скасс закончил.

-- Отлично, сержант. Но я хотел бы знать кое-что еще. Например, ваши отношения с местными. Как они относятся к цетагандийцам вообще и к вам в частности? Какие возникали конфликты или, наоборот, проявления симпатии? Как часто через заставу пытаются протащить контрабанду, как маскируют, что тащат чаще всего? Какова активность боевиков и как она проявляется?

Сержант задумчиво сощурился и немного помолчал.

-- Ну, на ваш последний вопрос, сэр, я уже ответил. Один раз нас попытались выбить отсюда ночью, но с плазмотроном не поспоришь. Человек восемь мы тогда поджарили, остальные предпочли ретироваться. Не знаю, сколько уж их было всего. С тех пор нас пытаются отстрелить по одиночке. С гор лупит снайпер то с одной стороны, то с другой. Поэтому мы не снимаем бронников и шлемов.

-- Что-то не вижу на вашей голове шлема, Скасс. -- Кивнул Элай на коричневый платок с рисунком на голове сержанта. -- Кстати, что это?

Сержант расплылся в непонятной улыбке.

-- Так, трофей. Это платок графа этой провинции, с его гербом. Что же касается шлема... -- Скасс стянул платок с головы, обнажив совершенно лысую, идеально гладкую, глянцевую макушку неестественно белого цвета, и стукнул себя пару раз костяшками пальцев по лбу. Раздался характерный звук. Бронепластик. Заметив замешательство в глазах гем-капитана, Скасс снизошел до объяснений. -- Полгода назад я, еще рядовым, в составе разведотряда угодил в засаду. Все погибли, а я... Эти дикари меня скальпировали и бросили истекать кровью. Хотелось жить. Жидкого бинта у меня не было, только антисептик и спрей, чтобы латать броню.

Элай в шоке смотрел на пластиковую лысину сержанта. Кошмар. С кем мы воюем? С дикарями, которые скальпируют своих врагов, причем не обязательно мертвых! Может, они еще и каннибалы? Эту планету не покорять, ее стерилизовать надо.

-- Понятно. -- Сумел выдавить из себя Дворак. Скасс водрузил свой трофейный платок на место. Элай не стал спрашивать, как платок графа провинции попал к сержанту, но он определенно его не в платяном шкафу нашел, иначе не стал бы его носить. Взяв себя в руки, Дворак спросил:

-- Что местные?

Пока сержант рассказывал, Элай закончил облачаться. В шкафу он нашел бронежилет и шлем. От сержанта он узнал, что мирные барраярцы в большинстве своем относились к цетагандийцам с холодной отчужденностью, ибо не знали, что же им ждать от непрошеных галактических гостей. Некоторые относились чуть теплее, то есть с холодной доброжелательностью. В долине и в горах, по разные стороны от заставы, располагались две небольшие деревушки, у жителей которых были тесные родственные связи, а потому им часто приходилось следовать через заставу туда и обратно. Почти всех их цетагандийцы уже знали и с некоторыми уже завязались сугубо деловые отношения. Например, одна женщина обстирывала цетагандийцев в обмен на продукты. Незнакомцам, особенно тем, кто желал пройти в горы, уделялось более пристальное внимание.

Когда сержант закончил свой рассказ, они прошли к арсеналу, где гем-капитан вооружился нейробластером, парализатором и парой акустических гранат -- плазмотрон он брать не стал -- и пошли знакомиться с остальными членами команды, кто был сейчас на боевом дежурстве. Рядовых звали соответственно Чирута, Братт, Остино и Денин.

Так начался первый день службы гем-капитана Элая Дворака на шестнадцатом аванпосту на богом забытой дороге. И закончился он без каких-либо серьезных происшествий, что, с одной стороны не могло не радовать Элая, а с другой несколько его огорчало, так как не представилось никакой возможности проявить себя перед лицом новых подчиненных, чтобы завоевать их уважение и расположение. Сегодня через заставу прошли только двое. Первый раз босоногий мальчонка лет двенадцати спускался с гор в долину. Чирута и Остино его знали, но, тем не менее, потребовали с него выписанный хассадарской комендатурой пропуск, тщательно досмотрели его карманы, в которых обнаружилась горстка леденцов и рогатка, и набитую гам-листьями торбу. Его с миром отпустили. Чирута хотел было потрепать пацана по его взлохмаченным волосам, но паренек угрюмо увернулся, и гордо зашагал вниз по дороге. Когда паренек отошел метров на тридцать, Чирута отвернулся. Мальчишка спокойно нагнулся, подобрал с дороги камешек и, развернувшись, метко выстрелил из рогатки. Камешек, пролетев по дуге, брякнул о шлем Чируты. Остино рассмеялся.

-- Ах ты, чертенок! -- Чирута поднял плазмотрон. Элай внутренне напрягся -- "Неужели он убьет мальчишку за эту невинную шалость!?" -- и уже был готов окрикнуть рядового, когда заметил, что тот даже не положил пальца на спусковой крючок. По дороге во всю прыть сверкали грязные пятки. Чирута добродушно рассмеялся, и опустил оружие.

Через час к посту подошла сухопарая женщина в грубом домотканом платье, направлявшаяся в горы.

-- Привет Вера, -- весело окликнул ее Скасс, словно старую знакомую. Впрочем, наверное, так оно и было, -- что, опять муженек у свояка медовухи напился и домой не явился?

Она окинула Скасса высокомерным взглядом.

-- Тебе-то что? По делу я. Лидка Рифкин на сносях. -- Кивнула она в сторону гор. -- Неровен час, разрешится.

-- Так это за тобой что ли пострелец бегал?

-- За мной. А вы чего, изверги, ребятенка забижаете?

-- Этот ребятенок сам кого хочешь обидит. -- Пробурчал Чирута. Женщина свернула на него глазами. Потом, заметив новое лицо, то есть Элая, прислонившегося плечом к одной из плазмотронных вышек, сощурилась и стала его пристально изучать. Особенно жадно она разглядывала гем-рисунок на лице Элая, обозначавший принадлежность к расе гемов, клан и звание, будто хотела запомнить узор в мельчайших подробностях. Дворак с достоинством выдержал этот взгляд.

Сержант бросил вопросительный взгляд на своего капитана, но Дворак соблюдал полную невозмутимость. Тогда Скасс махнул рукой Чируте и Остино.

-- Ладно, ребята, пропустите Веру.

Рядовые отступили, пропуская ее промеж себя. Элай, провожая взглядом уверено ступавшую женщину, спросил сержанта:

-- Кто она?

-- Повитуха. -- Машинально ответил тот.

-- Кто? -- Не понял Дворак.

-- Ремесло такое. Роды принимать. Сэр, здесь нет маточных репликаторов.

-- А... -- Только и вымолвил Элай в ответ. Этот аспект жизни барраярского населения до сих пор как-то ускользал от него. Подумать только, естественные роды! На Цетаганде, впрочем, как и во многих других уголках галактики, женщины давно переложили обязанность вынашивания потомства на технологию, освободив тем самым и себя и ребенка от неоправданного риска биологических родов, а здесь... Неужели эти люди не понимают, что Цетагандийская Империя несет им благо? Благо технологии, культуры, цивилизации?.. Все, что народы других планет добывали долгим напряженным трудом, может достаться этим людям почти даром, надо лишь сделать одно маленькое усилие, и наступить на горло собственной гордости. Элай чуть рассеяно кивнул сержанту и остальным и пошел к землянке, в свою комнату-спальню-кабинет. Надо было поработать с коммом, посмотреть сводки и ориентировки из штаба, и вообще... Элай испытывал сильный информационный голод. Он стал понимать, что, несмотря на проведенный на этой планете месяц, он практически ничего о ней не знает. Вернее, не знает именно того, что позволило бы ему наилучшим образом исполнять свои обязанности -- тех деталей и подробностей, которые никогда не попадают в сухие официальные информационные рапорты. Зря он... не сошелся с гем-полковником во мнениях, он бы многое мог рассказать Элаю, не поведи он себя так глупо.

Сначала он работал за столом, машинально откусывая от захваченной с кухни плитки сухого пайка. Потом, когда обнаружил, что шарит рукой по опустевшей фольге, установил комм на табурет, подтащил его к кровати и улегся. Он слышал, как Чирута, Джуф и Денин пришли спать, чтобы потом заступить на ночное дежурство. Слышал, как кто-то запустил дизель... Слышал, как сержант Скасс, Братт и Остино ужинали. А потом цифры, буквы и карты стали расплываться у него перед глазами, и он провалился в забытье.

Гем-капитан Элай Дворак проснулся рано. Он смыл гем-раскраску со своего лица специальным раствором, решив в дальнейшем ограничиваться лишь специальными наклейками для скул, повесил на шею полотенце, закинул в рот жевательную резинку-абсорбент, чтобы почистить зубы, и тихонько вышел на улицу, стараясь не беспокоить отдыхавших после ночного дежурства Чируту, Джуфа и Денина. Прохладный и влажный воздух прогнал остатки сна. Аванпост шестнадцать был окутан зыбким белесым туманом, спустившимся с гор. Элай засучил рукава и умылся, воспользовавшись допотопным рукомойником, что был приколочен к обратной стороне будки сортира. Элай энергично вытер лицо -- вода была холодной, если не ледяной. Потом повесил полотенце на гвоздь и осмотрелся. У шлагбаума, прислонившись спиной к брустверу и зажав между колен плазмотрон, дремал Остино, иногда приоткрывая один глаз, чтобы посмотреть на дорогу. На вышке скучал рядовой Братт. Сержант Скасс что-то колдовал у костерка. К нему Элай и направился, в надежде решить задачу, что он поставил себе еще вчера.

-- Доброе утро, сэр. -- Поприветствовал его сержант, когда Элай приблизился. То, что сержант не поднялся со скамеечки и не отдал честь, Элай проигнорировал.

-- Будем надеяться, сержант. Чем занимаетесь?

-- Хм. Готовлю себе завтрак. -- Он насаживал кусочки чего-то розового и трясущегося словно желе на выструганные виброножом палочки.

-- А что это?

-- Рогатые скакунцы. Местное животное, на вроде грызуна. Хотя, больше напоминает покрытую шерстью лягушку с рогами. -- Он кивнул на содранные шкурки, кучкой валявшиеся неподалеку.

-- Сержант, вы что, едите мертвечину?

Сержант поднял на гем-капитана глаза и прищурился.

-- Ем. Местные же едят, и ничего. Поверьте мне, сэр, искусственно выращенный кусок говядины мало чем отличается от такого же куска, вырезанного из убитой коровы. Впрочем, можете сами убедится. Это повкуснее бифштекса. -- Он развернулся, потянулся рукой за скамейку, извлек откуда-то палочку, на которую были нанизаны кусочки хорошо поджаренного мяса, протянул ее Двораку и стал испытующе на него смотреть.

-- Спасибо, сержант, но... -- Начал было Элай, и осекся. "Это тест. Вряд ли он хочет меня отравить." Элай взял в руки импровизированный шампур и уселся рядом сержантом. Сперва он с сомнением понюхал кусочки еще теплого мяса. Не почувствовав ничего особенно подозрительного, хотя запах был необычен, он решился откусить маленький кусочек. Нежное мясо буквально таяло во рту. Он даже закрыл глаза, когда глотал. А когда открыл, взгляд его упал на содранные шкурки, которые тут же напомнили Элаю о происхождении мяса, и к горлу подкатили рвотные спазмы. Элай с трудом с ними справился, и поблагодарил себя за то, что сумел не оскандалиться. И все же, это не ускользнуло от сержанта -- он смотрел на Дворака с ироничной насмешкой, хотя даже не улыбался, и... да, похоже, что с уважением. Элай откусил кусок побольше и стал старательно жевать, представляя себе, что это самое обычное искусственное мясо, выращенное в специальных чанах с соблюдением всех санитарно-гигиенических норм.

-- Ну как? -- Вежливо поинтересовался Скасс.

-- Съедобно. -- Буркнул Элай. Скасс ухмыльнулся, но промолчал. Он явно не стремился как-либо развить беседу. Придется самому. -- Любопытно, что родители спокойно отпускают своих детей через нашу заставу. Я имею в виду вчерашнего парнишку-снайпера. Видимо, цетагандийцам здесь все же не отказывают в гуманизме.

-- Гуманизм и Барраяр -- понятия несовместимые, гем-капитан. Этот мальчонка... сирота. Его Вера вырастила и воспитала. Ее грех. Он с рождения глухонемой.

Скасс замолчал, будто этим все было сказано, но Элай не понял. На его взгляд, сержант только что-то высказал две взаимоисключающие мысли. На Цетаганде, благодаря тщательному генному контролю, дети с дефектами не рождались в принципе, но что же не гуманного в том, чтобы взять к себе на воспитание сироту-инвалида?

-- В чем же здесь грех?

-- Она же повитуха. По барраярскому обычаю ее долг не только в том, чтобы помочь женщине разрешиться от бремени, но и проследить за тем, чтобы...

Он внезапно умолк и поднял глаза на ведущую с гор дорогу. Элай проследил за его взглядом. Там из тумана медленно проявлялся силуэт, послышались шаркающие шаги. Наконец, женщина остановилась перед шлагбаумом. Ее плечи были опущены, руки безвольно висели вдоль тела, на лице застыла мука, в глазах стояли слезы. Остино поднял глаза, от неожиданности вздрогнул, и выронил плазмотрон. Подобрав оружие, он вскочил, навел ствол на женщину и только после этого оглянулся, не заметил ли кто его промашки. Женщина равнодушно скользнула по нему невидящим взглядом.

Это была Вера, та самая повитуха. Но сейчас она была совсем другой, чувствовался надлом и готовая вырваться наружу истерика, по этому Элай не сразу ее узнал. Скасс тяжело вздохнул, оторвался от скамейки и двинулся к ней, жестом приказав Остино поднять шлагбаум.

-- Вера...

Она сфокусировала на сержанте взгляд.

-- Вырезали. Обоих. Мальчика и девочку. Перепонки между пальцев.

-- Вера... -- Скасс неловким движением протянул руку, словно хотел ее обнять. И она с благодарностью упала ему на грудь, и в голос разрыдалась. Она остервенело колотила кулаком по его бронежилету и, захлебываясь слезами, причитала:

-- Ненавижу!.. Всех ненавижу!.. Мир этот ненавижу!.. Где же справедливость-то на земле, где?

-- Ну, ну, успокойся. -- Утешал ее Скасс, гладя по влажным от тумана волосам. -- Вера, успокойся.

-- Она все... сама сделала, понимаешь, солдафон ты бесчувственный! Но вам же убивать не привыкать. Только что в муках родила, а потом... Кровинушку родную. Плакала, когда резала...

-- Тише. На вот, глотни. -- Он отстегнул от пояса флягу.

Она сделал несколько судорожных глотков, потом заперхала, отдала флягу. Алкоголь сделал свое дело, и рыдания пошли на убыль. Спиртное у цетагандийского солдата? Культурный обмен не может осуществляться в одну сторону. Даже во время войны. И гем-полковник тому тоже яркий пример.

Несколько минут барраярская женщина тихо плакала, орошая слезами бронежилет цетагандийского сержанта. Очнувшись, она отстранилась от него. Подняла глаза на Дворака, в шоке наблюдавшего за этой сценой.

-- Простите. Пойду я.

И тихонько, иногда всхлипывая, пошла вниз в долину. Цетагандийцы молча провожали ее взглядом, пока ее фигура не растворилась в тумане, рассеивавшемся под первыми лучами поднимавшегося из-за гор светила.

Сержант подошел к Элаю, все еще смотревшему на дорогу.

-- Повитуха обязана проследить, чтобы мать перерезала младенцу горло, если будет обнаружена малейшая мутация. Вера никак не может привыкнуть.

-- Господи, сержант, да разве можно к этому привыкнуть! Проклятые дикари!

Видимо, эта планета никогда не перестанет подкидывать страшные сюрпризы. Подумать только, перепонки между пальцев. Это даже мутацией тяжело назвать. Проблема решалась минимальным косметическим хирургическим вмешательством. А в случае маточных репликаторов вообще могла быть выявлена элементарным ген-сканированием и решена еще на эмбриональном этапе развития. Две невинные жизни были загублены ни за что. И они продолжают сражаться, не понимая, что цетагандийский протекторат принесет им освобождение от ужаса, когда они должны убивать своих детей.

-- Тот мальчик, у него мутация ушных раковин. Приросли к коже головы, слухового канала нет. Видимо, мать не смогла убить своего ребенка. Такое тоже случается, это должна была сделать Вера. Но она тоже не смогла. Спрятала. Потом вырастила, воспитала. А мальчик -- изгой среди своих. Если поймают -- бьют. Его убить могут по злобе или просто так, и убийцу какого-то мутантика никто не станет искать. Барраяр -- жестокий мир, сэр.

Этим утром Элай проснулся поздно, потому что спал очень плохо -- всю ночь ему снились мертвые младенцы. В их маленьких перерезанных глотках булькала черная кровь, их личики покрывал гем-рисунок клана матери Элая, и они тянули к нему свои детские перепончатые лапки, словно просились на руки, и смотрели желтыми немигающими глазками с вертикальными зрачками Элаю прямо в душу. Он поднялся с койки и с усилием потер обеими ладонями лицо, прогоняя остатки кошмара.

Дворак вышел на прохладный воздух в одной футболке, в левой руке болтался захваченный шлем, правая висела на груди, сжимая в кулаке концы по привычке накинутого на шею полотенца.

-- Дед, давай, выкладывай. Я знаю, что ты везешь контрабанду. Ты это знаешь. Мы оба это знаем. Говори, что везешь. -- С напускной суровостью выговаривал Скасс невзрачному седому старичку, тщательно рассматривая его пропуск. Старичок мялся, качая головой, отчего седая борода подрагивала, придавая своему хозяину нелепый и комичный вид, и теребил в руках шапку. Заметив Элая, старик бросил на него быстрый испуганный взгляд, в котором вместе с тем мелькнуло удивление и что-то еще, и тут же опустил глаза к земле. Скасс, уловив это движение, обернулся и небрежно, но четко отдал честь. Хотя на лице его мелькнуло неодобрение: не дело, мол, вам, гем-капитан, появляться перед местными вот так вот по-простецки, с полотенцем на шее. Да и бронежилет зря вы не надели. 'Пусть, -- подумал Дворак, -- пусть видят, что мы люди, а не бездушно рациональные завоевательные машины. Что мы тоже умываемся по утрам, едим, пьем и ходим в туалет.' Он кивнул, и сержант вернулся к дедушке.

-- Ну говори, не томи.

-- Да ничего я такого не везу, господин офицер! -- жалобно отозвался старик. -- Родне в деревне помогаю, одежонку потеплее, зима ж скоро, гостинцы всякие...

-- Сколько раз тебе говорить, я не офицер, а сержант.

-- Простите, господин офицер, то есть, сержант. Это по старости я, не запомню никак.

На заставу был пропущен караван из трех навьюченных лошадей. Явные тяжеловозы, не скаковые. Как их гем-полковник называл? Першероны, кажется. Вид у першеронов был совершенно безразличный, будто у скучных бетанцев-туристов, терпеливо ждущих, пока их багаж пройдет таможенный досмотр. Не слишком тщательный досмотр холщовых мешков проводил Остино.

-- Остино, ну что там? -- крикнул Скасс.

-- Да все тоже. Тряпки, утварь. Короче, ничего. Чисто.

-- Тьфу! Ладно, дед, проезжай.

Разочарованный Скасс вернул старику пропуск. Старичок несколько раз низко поклонился, потом поторопился взять за поводья первую кобылку и также торопливо повел всю вереницу прочь. Лошади неохотно двинулись за ним. Остино поднял шлагбаум, пропуская кавалькаду в горы. Дворак подошел к сержанту и вместе с ним стал провожать животных взглядом. Старичок пару раз затравленно обернулся и ускорил шаг. Последняя каурая лошадка, видимо решив облегчиться перед подъемом, задрала хвост и уронила на тропу с десяток конских яблок.

-- Ха! -- только и сказал сержант. Элай не смог не улыбнуться, но потом вспомнил, о чем хотел спросить сержанта.

-- Сержант, почему в думаете, что этот забавный старикан хитрит?

-- Сам не знаю, сэр. Какой-то он... безропотный слишком, покорный. Один раз шепнул ребятам, чтобы разворошили все мешки напрочь. Они постарались, раскидали все его барахло по земле. А он ничего, слова не сказал, даже тени гнева в глазах не мелькнуло. Молча собрал все, сложил аккуратно, перевязал, на лошадей погрузил, поклонился, сказал спасибо и пошел. В другой раз слышим, позвякивает что-то в тряпках. Развернули, а там черенки от лопат, да ржавая пила без рукоятки. И так всегда. Туда пройдет, через неделю обратно.

-- Хм. Да, это, пожалуй, странно. Хотя... я на этой планете уже ни чему не удивлюсь.

-- Что есть, то есть.

Элай пожал плечами, и направился к умывальнику. Он повесил шлем на гвоздь, потом набрал в ладони холодной воды, плеснул себе в лицо и энергично растер кожу. В голове сразу посвежело, мысли прояснились, на уровне подсознания появилась догадка. Элай поднял глаза, чтобы еще раз посмотреть на поднимавшуюся по тропе вереницу лошадей.

Пуля звякнула о рукомойник, и из аккуратного отверстия тот час полилась на землю вода. Элая спасло только то, что в этот момент он нагнулся вытереть полотенцем лицо. Через секунду с гор донесся отзвук выстрела, эхом отразившийся со всех сторон. Выругаться он не успел, его опередил сержант Скасс, который, пригибаясь, быстро бежал к своему командиру.

-- Проклятье! Шлем, капитан! В траншею!

Уговаривать Дворака не было нужды. Бросив полотенце, он уже сидел на корточках и одевал бронепластиковый шлем, а когда с ним поравнялся Скасс, они вместе нырнули в ближайший окоп и прижались спинами к бревенчатой стене.

-- Вот дерьмо! Чирута! Братт! -- крикнул Скасс рядовым, дежуривших сегодня утром на вышках.

-- У нас порядок, -- раздался отклик Братта.

-- Откуда?

-- Один Небесный Господин знает, но сегодня ближе подобрался, гад!

-- Тьфу, теперь из-за мерзавца полдня на карачках ползать, чтоб он сдох.

-- Мы что, не можем его выследить?

-- Как? Сканером не засечешь, у него же ничего электрического с собой. Ни виброножа, ни даже долбанного фонарика.

-- А как же оптика? Или у них глаза генетически модифицированы?

-- Глаза? Нет, сэр. -- Усмехнулся Скасс. -- Оптика старинная: пяток линз и никаких батареек.

-- А прочесать склоны?

-- Нас всего шестеро, и потом, опасно. Можно на засаду нарваться. Вы же не собираетесь лезть туда втроем?

-- Нет. -- Ответил Элай, хотя именно это он и собирался сделать. Да, с такими методами ведения партизанской войны цетагандийской армии раньше сталкиваться не приходилось, нет опыта, вот и прячемся в окопах. -- А подкрепление?

-- И куда его отправить? Из-за эха толком и не поймешь, откуда стреляют. И когда подкрепление прибудет, стрелка и след простынет. Этот снайпер -- сугубо наша проблема, сэр.

Дворак почувствовал, что сержант этими словами сказал совсем другое: 'Теперь это сугубо ваша проблема, гем-капитан.' И он был прав. Командование все равно не пришлет сюда целого подразделения с поддержкой с воздуха, чтобы выловить одного человека. Не человека даже -- незримого горного духа, появляющегося то тут, то там, чтобы послать врагу несколько грамм свинца. Ладно, подумаем.

По траншее к ним кто-то пробирался. Оказалось, рядовой Джуф. Показавшись из-за угла, он тут же шепотом спросил:

-- Сержант, опять снайпер? Что делать будем?

Скасс посмотрел на него, будто бы удивляясь и возмущаясь, почему с этим вопросом в первую очередь обращаются к нему, а не к старшему по званию.

-- О, простите, сэр. Я вас не заметил. С добрым утром, сэр.

-- Добрее не бывает. Рядовой, вы ведь ночью были в карауле?

-- Д-да, сэр. Так точно.

-- Так какого рожна вы тут делаете? Ползите спать! Если нас будут штурмовать, обещаю разбудить вас лично, ясно?

-- Есть, сэр. -- Джуф козырнул, развернулся на сто восемьдесят и пополз обратно. Когда он скрылся, и прошуршал полог над входом в землянку, Элай повернулся к сержанту и сказал:

-- Вот что, сержант. Я знаю, что провозил тот старик.

Сержант явно был из тех, кого уже трудно чем-то удивить в этой жизни, но на этот раз его брови поползли вверх совершенно искренне.

-- Еще не догадались?

Судя по выражению лица сержанта, еще не догадался.

-- Вы разбираетесь в лошадях? Я тоже не разбираюсь. До того, как меня назначили сюда, я был адъютантом гем-полковника Айку -- командира хассадарского гарнизона. Недолго. Гем-полковник... давно на Барраяре, с самого начала этой войны, и приобрел ряд странных, на мой взгляд, для цетагандийца привычек и увлечений. Например, среди прочего, он увлекся верховой ездой и очень интересовался лошадьми. Некто граф Форвользе из оккупированной провинции, с которым полковник, как я понял, давно водил дружбу, подарил ему жеребца. Очень красивое, статное, молодое животное вороной масти. Однажды, когда полковник Айку выехал на прогулку, в соседнем доме прогремел взрыв. Какой-то барраярец прятал у себя взрывчатку и, видимо, по какой-то случайности она взорвалась. Конь дико испугался. Встал на дыбы, сбросил седока, и помчался не разбирая дороги.

-- И что стало с гем-полковником?

-- Да ничего. Ключицу сломал, а лошадь потом поймали. Я не об этом, сержант. В момент выстрела я смотрел на лошадей старика. Ни одна из них даже не вздрогнула, даже ухом не повела. Значит, либо все три лошади глухи, либо...

-- Либо они привычны к выстрелам. Но... в горах часто стреляют. И потом, обратно старик тоже возвращается с лошадьми.

-- Сколько лошадей, сержант?

-- Как обычно, две-три.

-- Туда -- три, а обратно -- две, верно?

Сержант секунду смотрел на Элая неподвижно, потом медленно отвернулся затылком к стене, задрал голову и рассмеялся.

-- Вот мерзавец, ха-ха... тихоня, так его раз этак! А я-то... -- Скасс выразительно постучал себя костяшками по пластиковому лбу. -- Ну, попадись он мне в следующий раз!

Когда сержант, наконец, отсмеялся, Элай заметил:

-- Следующего раза не будет. Старик больше не появится. Мне кажется, он сразу понял, что я со временем догадаюсь.

-- Посмотрим, -- ответил сержант, потом спросил, -- Но зачем лошади? Они же давно поняли, что кавалерийская атака против заградительного плазменного огня -- самоубийство.

-- Таскать по горам ЗРК довольно затруднительно, сержант. А лошадь, как вы понимаете, на сканере не светится факелом, в отличие от грави-платформы.

-- Вот канальи.

Минуту они молчали. Затем сержант, медленно заговорил.

-- Кстати, занятную историю вы мне рассказали, капитан. Я про гем-полковника, который дружен с форами. Впрочем, я могу его понять. Вы ведь оказались здесь, после того, как намекнули ему, что господин гем-полковник... слишком увлекся Барраяром, верно?

Гем-полковник тогда ничего не ответил. Усмехнулся только. А следующим утром Элая ждал приказ о назначении командиром аванпоста номер шестнадцать.

Скасс достал свою фляжку, отвернул пробку и сделал глоток. Затем протянул ее Двораку. Элай не побрезговал. Горло обожгло, и он закашлялся. Но потом по всему телу, по каждой жилке потекло приятное тепло. Все еще откашливаясь, Элай отдал флягу.

-- Простите, сэр. Не подумал, что вы раньше не пробовали.

Элай отмахнулся.

-- Я сам забыл.

Скасс завернул пробку и спрятал флягу. И отрешенно заговорил:

-- Я говорил, что могу понять вашего гем-полковника. Барраяр... манит. Их культура манит своей первобытной и жестокой, необузданной красотой. Своей невинностью. Этот мир завлекает нас, представителей цивилизованной галактической империи, даже не осознающих, как мы устали от техногенного рая. Но влечению этому нельзя поддаваться, оно губительно для таких, как мы, как пение сирен... Мне... одному моему другу, тогда еще рядовому, повезло: он попал не на передовую, а в тыл, в Зелиград. Это крупный, по местным меркам, конечно, областной центр. Возле городка развернули наш военный космопорт, вот в охране порта мой друг и служил. И однажды увлекся местной девушкой, очень красивой. Она была красивее многих гем-женщин, которых ему доводилось видеть дома. Густые черные волосы, изумрудно-зеленые глаза, точеное лицо. И мой друг стал ухаживать за ней, по-цетагандийски. Здесь такая редкость, когда мужчина пишет девушке стихи. Не для того чтобы оставить имя возлюбленной в веках, а просто чтобы порадовать ее и только ее, а потом забыть об этих строках, как об увядшем букете, чтобы подарить ей новый, еще краше. Сердце девушки не устояло, и она ответила ему взаимностью. Они сблизились, но приходилось соблюдать осторожность, потому что они не хотели навлекать друг на друга неприятности от своих.

Сержант закрыл на секунду глаза, потом облизнул губы и продолжил. Элай слушал.

-- Здесь не ставят девушкам по достижении совершеннолетия контрацептивный имплантат как у нас или на Бете, если вообще знают, что это такое. Она забеременела. И она хотела этого ребенка. Мой друг тоже хотел, но его очень пугала мысль, как можно выносить ребенка не в репликаторе. Он волновался. Боялся за нее, за себя, за ребенка. Они часто мечтали о том, как кончится война, и как они втроем будут счастливы. Она была на шестом месяце. Раньше она говорила, что сирота -- ее родители погибли во время первых орбитальных бомбардировок -- но, как оказалось у нее был брат. И он воевал в этих горах против нас. Не знаю, как он заставил ее признаться, но она все ему рассказала. Он бил ее, называя коллаборационистской шлюхой, цетагандийской подстилкой и выражениями похлеще. Бил... ногами в живот, пока она не выкинула. На следующий день возле казармы моего друга оказался мокрый мешок, в котором...

Скасс минуту молчал, потом равнодушно закончил:

-- Девушка умерла через неделю. А мой друг подал прошение перевести его на передовую. Его рвение было одобрено, командование прошение удовлетворило. С тех пор я он нем ничего не слышал.

У Элая пересохло в горле, он не знал, что сказать. Да и что-то тут можно было сказать? Он молчал.

-- Ландо, -- сказал Скасс, отрываясь от стены, -- надо вылезать. Не сидеть же в этом окопе до скончания веков из-за этого... -- Он не сказал 'ублюдка', -- из-за этого гада. А вы все же наденьте бронежилет, гем-капитан. Мне хотелось бы подольше послужить под началом такого сообразительного командира, как вы, сэр.

-- Мне бы тоже этого хотелось, сержант. -- Признался Элай, поднимаясь на ноги. -- И, сержант, не сомневайтесь: даю слово, что мы с вами этого стрелка через неделю возьмем. Есть одна мыслишка.

-- О, теперь-то я не сомневаюсь, сэр.

Дворак оказался прав. Через неделю старик со своей контрабандной тяговой силой так и не появился. Зато прибыл очередной флаер с продуктами и кое с чем еще, что заказал Элай. Шестнадцатый аванпост готовился к охоте на докучливого снайпера. Идея была проста, хотя, конечно, она бы не сработала, будь у стрелка винтовка с глушителем. Приблизительно так на старушке Земле, еще в доскачковую эпоху, определяли, с какой стороны приближалась вражеская авиация.

Элай попросил привезти несколько чувствительных микрофонов и детекторы, которые попросту фиксировали время, когда шум достигал запрограммированного уровня децибел, и передавали эти данные по радио на его комм. Было бы достаточно трех датчиков, но Элай решил подстраховаться и приготовил пять. Звук распространяется по иным законам, чем электромагнитные колебания -- программа радиопеленга тут не подойдет. Математический аппарат нужен посложнее. Впрочем, после пятимерной математики, для Элая это были семечки. Он даже некоторым с энтузиазмом, вспоминая беззаботные годы обучения в академии, увлекся решением этой задачи: рассчитал оптимальные точки установки датчиков с учетом рельефа местности, возможной интерференции и прочих факторов, уточнил по справочникам скорость распространения звука в барраярской атмосфере, и в итоге получил систему, которая с удовлетворительной долей вероятности с точностью до десяти метров определяла источник распространения звука. Сверхточные часы на датчиках были синхронизированы, и Братт с Остино на закате разнесли пять датчиков с микрофонами в разных от поста направлениях в горы в соответствии с указаниями Элая. На карте района детекторы образовывали более менее правильный пентагон, с аванпостом в центре. Что ж, оставалось только ждать.

-- Может, когда засечем, шарнем из миномета? -- предложил Братт.

-- Нет, -- отрезал Элай, -- хочу взять мерзавца живым. Вычислим место -- устроим засаду.

Все пытались спровоцировать стрелка, ходили в открытую. Джуф даже начал разгуливать без шлема, за что получил нагоняй сначала от Дворака, а потом от Скасса в куда более крепких выражениях, преимущественно местных.

На третий день стрелок себя проявил. Элай с сержантом в тот момент обедали в землянке и, когда прогремел выстрел, оба отбросили миски и бросились к комму Дворака. На экране от пяти датчиков по карте медленно поползли концентрические круги: шел расчет. Наконец они пересеклись в одной точке. Вероятность -- семьдесят три и семь десятых процента. Более, чем достаточно.

-- Здесь. Смотрите, сержант, он себе выбрал отличную позицию. С этой точки вся застава должна быть как на ладони.

-- Вижу.

Снаружи послышался шум. Денин и Остино втащили в землянку бесчувственного Чируту и уложили на койку.

-- Убит? -- С тревогой спросил Скасс.

-- Нет. Пуля ударила в шлем и свалила его с ног. Бронепластик пошел трещинами, но шлем выдержал. Он только оглушен.

Элай облегченно выдохнул.

-- Капитан, может и правда расчехлим миномет? Возможно, он больше не станет стрелять с этой точки.

-- Станет. Слишком хорошая позиция, а во-вторых, он попал. Он придет туда завтра. В засаду пойду я и Остино. Вы остаетесь на заставе.

-- Но капитан...

-- Это приказ, сержант.

-- Да, сэр.

Они легко нашли это место. Программа Элая определила его довольно точно. Было видно, что там лежали: примятая трава еще не успела распрямится со вчерашнего дня. Залегли метров на десять позади с разных сторон, укрывшись в корнях двух деревьев. Поверх камуфляжа была накинута маскировочная сеть, так что признать в двух бугорках спрятавшихся воинов было почти невозможно, разве что столкнувшись нос к носу. Элай и Остино не видели друг друга, но поддерживали связь через комм-линки в шлемах.

-- Остино, стрелять только из парализатора. Мне не нужен поджаренный снайпер. -- прошептал Дворак в микрофон.

-- Так точно, сэр.

Лежали уже третий час, стрелок не появлялся. 'Может, я ошибся? Станет стрелять с другой стороны?' На этот случай они договорились с сержантом, что тот накроет снайпера минометным огнем. Но нет, послышался шорох.

-- Остино!

-- Простите, сэр. Это я. Какая-то кочка больно уперлась в... бедро.

Еще через час Элай решил, что снайпер сегодня не появится, но он продолжал упорно ждать. Еще в академии курсант Дворак прославился своим упорством. И его терпение было вознаграждено. Он услышал отчетливые легкие шаги. Человек шел осторожно, но не крался.

-- Сэр?

-- Слышу.

Элай осторожно выглянул из-за дерева. Сквозь ветви кустарника мелькнула невысокая фигура в коричневом со свертком на плече. И исчезла. Через минуту щелкнул затвор. Снайпер занял позицию и теперь, прильнув к окуляру оптического прицела, ждал удобного момента.

-- Пошли. Медленно и осторожно. Без команды не стрелять.

Элай поднялся на ноги и, пригибаясь, с парализатором наизготовку, двинулся в сторону залегшего снайпера. То же самое сделал Остино. Когда Элай уже видел укрытую капюшоном голову стрелка, оглушительно хрустнула ветка.

-- Проклятье! -- ругнулся Остино. Элай замер, сердце ушло в пятки. Хруст показался громче выстрела, разве что эхо не побежало скакать по горам. Но стрелок ничего не услышал. Или сделал вид, что не услышал. Нет, стрелок не замер в напряжении, а по-прежнему чуть водил стволом влево-вправо. Элай снова двинулся вперед. С Остино он потом три шкуры спустит, когда дело будет сделано. Но какой он маленький, этот снайпер, будто...

Снайпер, повинуясь шестому чувству, резко перевернулся на спину выставив перед собой винтовку. В лоб Элаю смотрел вороненый ствол, а поверх него -- испуганные детские глаза. Глаза того самого гордого мальчишки, что так метко стрелял из рогатки. Глаза всеми отверженного глухонемого несчастного ребенка. В голове Элая ураганом пронесся ворох мыслей. Как же так? За что воюет этот пацан? Почему стреляет в нас, а не в тех, кто не считает его человеком только потому, что он глух и нем. Зачем он рискует своей юной жизнью ради тех, кто готов избивать его только потому, что у него приросли к голове уши? Что это, патриотизм? Мир сошел с ума. Или, может быть, я? Господи, оружие в руках ребенка, как глупо... как нелепо... как...

Уважаемые гемы, лорд Дитер Дворак и леди Линелла Дворак.

С прискорбием сообщаю вам, что сын ваш, гем-капитан Элай Дворак, погиб. Он пал смертью храброго воина, не посрамив ни своих товарищей, ни своего рода, ни Империи, ни нашего Небесного Господина. Если бы среди солдат Императора было больше таких людей, каким был ваш сын, мы давно бы принесли свет нашей цивилизации всей галактике. Мы проводили его, как героя. Я горжусь тем, что был другом вашего сына, и скорблю вместе с вами.

С глубочайшим почтением, гем-полковник Сантеро Айку

октябрь 2002 года