В Казилкасе они пробыли еще два дня, пережидая ленивый весенний дождь, окруженные таким гостеприимством, что Иста чувствовала себя все более неловко. Ее приглашали откушать в семинарскую трапезную не с ученым аскетизмом, а почти на банкеты едва ли не в ее честь, среди старших жрецов и местных городских знаменитостей, тайком соперничавших за место за ее столом. Они по прежнему обращались к ней, как к Сере ди Ахело, но она была вынуждена променять легкость поведения своего инкогнито на старые натужные дворцовые манеры, заученные в столь суровой школе, что, казалось, их невозможно позабыть. Она была обходительна, она была внимательна к своим хозяевам, она выказывала восхищение, улыбалась, стискивала зубы и отправляла Фойкса уведомить неуловимого ди Кабона, что он обязан закончить свои изыскания, какими бы они там ни были, немедля. Пришло время двигаться дальше.
Последовавшие дни оказались гораздо лучше -- приятная прогулка по цветущей сельской местности от одной малоизвестной усыпальницы к другой стала почти тем самым побегом, на который надеялась Иста, отправляясь в паломничество. Неуклонно продвигаясь на северо-запад, они покинули пределы Баоции и вошли в соседнюю провинцию Толноксо. В долгие часы, проведенные в седле, вносили разнообразие воодушевляющие пешие прогулки по местам исторического или теологического значения -- колодцы, развалины, рощицы, усыпальницы, захоронения знаменитостей, боевые высоты, укрепленные когда-то броды. Молодые мужчины обыскивали места сражений в поисках наконечников стрел, осколков клинков и костей, и спорили: были или не были пятна на них следами геройской крови. Ди Кабон доставал из своей седельной библиотеки очередную книгу с историей и легендами данного края, и зачитывал, если представлялась возможность, уточняющие абзацы. Несмотря на перемежающуюся череду скромных гостиниц и священных приютов, совершенно не похожих на что либо, с чем ей приходилось сталкиваться будучи королевой или даже младшей дочерью провинциары, Иста высыпалась лучше, чем когда-либо в собственной постели вот уже... сколько могла припомнить. К ее тайному облегчению, тревожный сон не возвращался.
На первых нескольких утренних проповедях ди Кабона после Казилкаса сказался результат его торопливых изысканий, поскольку они явно были списаны с какого-то тома образцовых поучений. Материал следующих нескольких дней оказался более своеобразным и отважным -- героические сказания о чалионских и ибранских святых и осененных богами мучениках в служении своим избранным божествам. Жрец проводил замысловатую связь каждодневного рассказа с местами, которые им предстояло осмотреть, но Исту эти ухищрения не обманывали. Его истории о чудесах, которые вершились мужчинами и женщинами, ставших сосудами божественной воли заставляли сверкать глаза Ферды и Фойкса, и даже Лисс, духом соперничества, но Исту воззвания жреца, всем своим множеством смыслов, оставляли совершенно равнодушной. Он с тревогой следил за ее реакцией, она же холодно его благодарила. Он кланялся, скрывая разочарование и, к счастью, свое искушение вновь открыто поднять тему.
Прорыв в окольной кампании ди Кабона случился, когда они обогнули по подножью западные хребты и прибыли в город Виньяска, как раз ко времени празднования середины весны. Праздничный день выпадал на апогей весны, по времени точно между Дочерним Днем и Днем Матери. В Виньяске праздник также был связан с возобновлением прибытия купеческих караванов через заснеженные перевалы из Ибры, которые везли новое вино и масло, сушеные фрукты и рыбу, и сотни других деликатесов этой теплой земли, как и экзотичную провизию даже с более далеких побережий.
Ярмарку устроили за городскими стенами между скалистой рекой и сосновой рощей. Аппетитный дымок поднимался от жаровен позади палаток, демонстрировавших ремесленные изделия и поделки местных девушек, соревновавшихся ради вящей славы богини. У палаток с вышивкой, кружевами, и вязанной шерстью Лисс пожала плечами. Из разведки к палатке со съестным Ди Кабон и Фойкс вернулись разочарованными, сообщив, что закусками там никого кроме судей не угощают.
Еда может быть и была главным, но юношескую силу отрицать было нельзя. Помимо прочего, это еще был и праздник молодых женщин, а молодые мужчины боролись за их взгляды в десятке состязаний на умение и отвагу. Охранники Исты, раззадоренные соревнованием, выпросили у своих командиров дозволения поучаствовать и расползлись, чтобы попытать счастья, хотя Ферда дотошно разделил их на пары и назначил очередность, чтобы она могла в любой момент вызвать двоих. Строгость Ферды внезапно ослабла, когда он наткнулся на скачки. Поскольку ему самому разрешения отлучиться просить было не у кого, он спросил Исту, а она, спрятав улыбку, отправила его готовить лошадь.
-- Моя почтовая лошадь, -- сказала Лисс полным желания голосом, -- могла бы выставить всех этих деревенских коняг обыкновенными пахотными лошадками, хотя они несомненно такие и есть.
-- Боюсь, женский заезд уже был, -- сказала Иста. Она видела, как мимо проводили победительницу -- лошадь и девушку, увешанных белыми и голубыми гирляндами, в окружении радостных родственников.
-- Для юных девушек, -- сказала Лисс со сквозившим в голосе пренебрежением. -- Женщины постарше готовятся к более длинному заезду, я их видела.
-- Ты уверена, что они не просто родственники, ухаживают за лошадьми или владелицы?
-- Нет, они привязывают цветные ленты на рукава. И они похожи на наездниц. -- В прочем, как и Лисс. Она изо всех сил старалась сохранять на лице достоинство, но при этом привставала на цыпочки.
-- Что ж, -- весело заметила Иста, -- если хотя бы Фойкс не намеревается оставить меня...
Фойкс, улыбнувшись, отвесил ей преданный поклон.
-- О, спасибо, миледи! -- воскликнула Лисс, и умчалась, будто ускакала на своих двоих, назад к гостиничным конюшням, где они разместили животных.
Иста прогуливалась по рукотворному ярмарочному городку, опираясь на руку Фойкса, стараясь не пропустить ни одного состязания, в котором принимали участие ее люди. Соревнование, где нужно было на скаку нацепить на пику закрепленные на концах шестов колечки, выиграл один из ее охранников. Поединок, где нужно было, спрыгнув с лошади, повалить наземь молодого бычка, выиграл бычок. Все приносили призы, чтобы отдать их на сохранение своему офицеру Фойксу, а следовательно, чтобы заметила Иста. Отчасти из вежливости, отчасти из материнских чувств, она выразила сочувствие пыльному, прихрамывающему борцу с бычком не меньшим числом слов, чем тратила на поздравление более удачливых конкурсантов.
Поначалу Иста воспринимала отряд охранников, как неизбежную помеху и не обращала на них внимания. Но за минувшие дни путешествия он узнала их имена, лица, истории жизни -- большей частью весьма короткие. И они стали меньше напоминать безликих ответственных за нее солдат, и больше - детей-переростков. Ей было наплевать на это тягостное изменение восприятия. Она не хотела нести ответственность за них. "Мне не везет с сыновьями". И все же преданность должна быть обоюдной, иначе она превращается в заключенное в скорлупу предательство.
Когда претенденты на победу в скачках приготовились, Фойкс нашел Исте местечко на холме с видом на дорогу, над большей частью взволнованной толпы. Жестом галантного кавалера он распростер на земле свой камзол, который, поскольку яркий день был теплым, носил на локте, чтобы Иста могла на нем устроиться. У них был прекрасный обзор на стартовую и конечную точку гонки, представлявшую собой огромный пень на обочине дороги. Маршрут около двух миль бежал по дороге в долину, огибал венчавшую холмик группу дубов и возвращался тем же путем.
Около двух десятков лошадей с наездниками кружили по широкому отрезку дороги. Ферда ди Гура, сидя на своем лощеном черном звере, укорачивал стремена и изучал других, когда в круг рысью въехала Лисс на своей длинноногой гнедой. Он обернулся, чтобы окинуть ее удивленным, но без удовольствия, взглядом. Поскольку Лисс побледнела, он явно сказал ей что-то резкое. Она на секунду подняла взгляд, и скорее огрызнулась в ответ. Ферда склонился к ней и произнес что-то еще, подлиней. Рывком она отвела свою лошадь в сторону, побагровев. Сердитый цвет лица через мгновение угас, сменившись задумчивой нахмуренностью, а затем - легкой улыбкой.
-- Ну, и что все это значило? -- спросила Иста вслух.
Фойкс, сидевший у ее ног, ухмыльнулся.
-- Уверен, мой брат намеревался блеснуть перед Лисс своей удалью, а не состязаться с ней. Боюсь, он неважно совладал со своим удивлением. -- Он откинулся назад на локоть с видом радостного интереса, который по-видимому относился не только к красочному волнительному зрелищу предстоящих гонок.
-- Так почему же вы не там, внизу? -- спросила она. -- Ребра по прежнему беспокоят вас?
-- Нет, леди. Но из меня неважный наездник. -- Глаза его весело прищурились. -- Я выберу себе поле сражения, когда найду, с большим умом. -- Он не имел ввиду, как подозревала Иста, участие в соревновании на деревенском празднике. Под руководством пары горластых устроителей всадники выстроились в неровную толкающуюся линию поперек дороги. Жрец Виньякси, подпоясанный бело-голубым кушаком, поднялся на пень и произнес короткое благословение, чтобы посвятить гонку богам, и затем поднял белый платок. Рука его упала. Под вопли наездников и зрителей лошади сорвались вперед.
Сперва лошади сталкивались, сражаясь за место, в такой схватке, что замирало сердце -- один всадник упал -- но к моменту, когда лидеры гонки были на полпути к точке поворота, линия стала вытягиваться. Гнедая Лисс и вороной Ферды неслись во главе скачки. Иста тревожно вглядывалась в даль -- губы были раздвинуты, дыхание учащалось. Когда всадники показались вновь, обогнув группу дубов, этих двоих отделял от остальных явный и увеличивающийся разрыв. Спутники Исты заулыбались.
На половине обратного пути от деревьев к финишу Лисс бросила через плечо взгляд на Ферду и его несущегося вороного, и низко пригнулась к шее своей лошади. Казалось, поджарая гнедая поднялась и воспарила над землей, и разрыв между ними стал стремительно нарастать.
Иста даже поймала себя на том, что кричит: "Да! Вперед! Ха!"
Приближаясь к пню, лошадь Лисс оторвалась уже на двадцать четыре корпуса. Но затем, неожиданно, Лисс резко поднялась в стременах. Галоп лошади внезапно замедлился, и еще через несколько ярдов гнедая едва ли не перебирала копытами на месте. Взмыленный вороной Ферды промчался мимо, и Лисс, ослабив поводья, позволила своей лошади легким галопом спокойно проследовать за ним. Вид у животного был такой, словно оно готово мчаться еще один такой же заезд, и Иста припомнила, что лошади гонцов обычно без передышки покрывали расстояние миль в пятнадцать или около того. Вопли зрителей обрели явно смущенную окраску. Остальные участники гонки стремительно пересекли финишную точку, и толпа ринулась на дорогу.
Фойкс, сотрясаясь и обхватив одной рукой колени, другой зажимал себе рот и издавал бессвязные сдавленные звуки.
Ферда стоял в стременах, и был изумлен и красен от натуги и ярости. Тем не менее он был чествован как победитель неуверенными местными, помногу оглядывавшихся на Лисс. Лисс, высоко задрав нос, провела свою лошадь мимо него в сторону города и конюшен. Ферда, казалось, жаждет содрать бело-голубой венок и в ярости швырнуть его ей под ноги, но не может так оскорбить ни богиню, ни хозяев праздника.
-- Если это ухаживание, -- сказала Иста Фойксу, -- не могли бы вы порекомендовать брату не действовать, хм, подобным образом?
-- Ни за что на свете, -- ответил Фойкс, восстановив дыхание. Хотя смешки все равно то и дело просачивались. -- Да он и не поблагодарит меня, если я посоветую. Потом, уверяю вас, миледи, я брошусь между братом и рокнарским арбалетным болтом без колебаний. На самом деле приходилось. Но сдается мне, братскому самопожертвованию должен быть предел.
-- Так вот в чем дело? Понимаю, -- сухо улыбнулась Иста.
-- Именно.
Это весьма напоминало Исте старую придворную политику в миниатюре. Она должна предостеречь Лисс, чтобы та, случайно или намерено, не создавала в ее маленьком отряде стойкого разлада. Фойкс... Фойкс вряд ли нуждается в чьих-нибудь в советах.
Фойкс поднялся на ноги, глаза его блестели.
-- Должен пойти поздравить брата с победой. Такого момента упускать нельзя. -- Он повернулся к ней, чтобы помочь подняться с земли, с таким щегольством, что и в Кардегоссе было бы уместно.
Позже в течение дня, когда Лисс вернулась, чтобы быть рядом с Истой, Фойкс обнаружил состязание по рубке дров. Он взялся за это незамысловатое, но требующее силы задание, сняв рубашку на глазах у дам. Серьезных шрамов на мускулистом торсе не было, хотя плоть его была чуть испещрена, как заметила Иста. Она подозревала, что палашом он машет не менее красиво, чем работает топором. Но он либо не совсем оправился от ран, как заявлял, либо был крайне умен, поскольку радостно занял второе место. Победителя он похлопал по плечу, купил ему поздравительную флягу эля, и насвистывая, ушел.
***
До середины вечера у Исты не было возможности переговорить со своей служанкой с глазу на глаз. После ужина они удалились на балкон ее гостиничной комнаты, самой лучшей, с видом на городскую площадь. Внизу, на мощеном пространстве праздник дошел до музыки и танцев, озаренный сотнями красивых дырчатых металлических лампадок, усеивавших площадь и свисавших с деревьев перед храмом, отбрасывая кружевной свет. Пока что праздник не стал чересчур буйным, поскольку молодых женщин усердно сопровождали их семьи. Позже вечером, когда девушек увели, Иста заметила, что выпивать стали обильней.
Она сидела в принесенном ей кресле. Лисс, опершись на деревянный парапет, завистливо наблюдала за танцующими.
-- Так что же, -- спросила Иста через некоторое время, -- вы с Фердой сказали друг другу перед гонкой, что вас обоих так задело?
-- Ох, -- поморщилась Лисс, полуобернувшись. -- Глупости всякие. Он сказал, что с моей стороны участвовать нечестно, поскольку моя почтовая лошадь слишком хороша и совершенна для деревенского состязания. Как будто его лошадь не была лучшей, что могла родиться в Кардегоссе! А потом он сказал, что это неподобающее соревнование для женщины, когда там было еще полдюжины женщин! В гонке во имя богини! Мужчины участвовали только от имени своих дам. Он соревновался в вашу честь.
-- Соглашусь, это несколько непоследовательно, -- пробормотала Иста.
-- Он был противен. Что ж! Я его проучила.
-- М-м, но ты также показала ему, что он наполовину прав. Твоя лошадь явно превосходила простых лошадок Виньяски.
-- Как и его. Если я не должна была участвовать по этой причине, не должен был и он.
Иста молча улыбнулась, а Лисс, через секунду, снова отвернулась смотреть на танцы. Здесь в сельских танцах мужчины и женщины танцевали иногда раздельно, сомкнув ладонями круг, а иногда в парах вытанцовывали сложные фигуры, названия которых нараспев выкрикивал, заглушая музыку, запевала. Большинство фигур были весьма энергичны, поскольку юбки, даже нижние, кружась, взлетали, а ноги ритмично топали.
Иста пыталась сообразить, была ли перепалка между ее основными помощниками проблемой, или же наоборот. По правде говоря, она даже не знала, была ли ее служанка, так поспешно втянутая ею к себе на службу, девой. Девушки-наездницы из числа гонцов по-видимому сами могли позаботится о том, чтобы не забеременеть, и не потерять свой заработок, но это необязательно означало, что они сексуально воздержаны, невинны или невежественны. Совсем наоборот, поскольку основанная на невежестве невинность защититься не могла.
При дворе Иаса Иста не могла не разузнать кое-чего о том, как мужчины и женщины, или иной состав участников, могут доставить друг другу удовольствие без риска обзавестись детьми. В какой степени подобные секреты наездницы передавали друг другу в своих дортуарах, а в какой обучались у присматривавших за ними женщин, которые в прошлом сами были гонцами и теперь оберегали своих подопечных, Иста не знала. В любом случае, как девушка сельская, занятая разведением животных, Лисс несомненно была лучше осведомлена об основах, чем была Иста в подобном возрасте. Однако в тесно замкнутом придворном мирке чувства могли оказаться не мене губительны, чем просто физическая связь.
Собирался ли ди Гура достойно ухаживать, или же просто соблазнить, Иста тоже наверняка не знала. Социальное различие между младшим безземельным дворянином и дочерью землевладельца может быть как ничтожным для последней, так и довольно небольшим для первого. Особенно учитывая приданное, хотя в случае с Лисс надежды на это сомнительны.
Но даже весьма недолгое время, проведенное в веселой компании Лисс, безусловно привлекло к ней внимание обоих братьев, что неудивительно. Девушка была красивой и яркой, а молодые люди были здоровы и решительны... в общем, Иста нашла хороший повод, чтобы не торопиться с восстановлением порушенных мостов, пока не заменит одну проблему на другую, куда более податливую.
И все же она попробовала:
-- Так что ты думаешь о братьях ди Гура?
-- Поначалу Ферда был в порядке, но последнее время стал занудой.
-- Думаю, он остро воспринимает свой долг.
Лисс пожала плечами.
-- Фойкс, ну, полагаю, Фойкс нормальный.
Будет ли Фойкс польщен, услышав столь прохладное суждение? Вряд ли.
-- Верю, что ни кто из мужчин моей охраны не поведет себя с тобой непристойно. Но чтобы свидетельствовать о чести своей дамы, служанка должна быть выше упреков.
-- Нет, все они воспринимают свои клятвы богине весьма серьезно. -- Она шмыгнула носом. -- Или же Ферда выбрал таких же зануд, как он сам. -- От простой улыбки в уголке рта появилась ямочка. -- А вот наш добрый жрец, вот он времени даром не терял. Он предложил мне это в первую же ночь в Пальме.
Иста удивленно моргнула.
-- Ах, -- сказала она осторожно, -- не стоит забывать, что не все в ордене Ублюдка определенных, хм, предпочтений. -- Она подумала, как сформулировать следующий вопрос. -- Тебе не нужно сносить унижения со стороны мужчин любого положения и звания. Точнее, как моя подчиненная, ты не должна. И будет правильно жаловаться мне, если возникнет подобная проблема.
Лисс покачала головой.
-- Наверно, я должна была почувствовать себя оскорбленной, но он умудрился быть при этом совершенно очаровательным, честное слово. Он достойно воспринял отказ и ушел попытать счастья с горничной.
-- Я не получала жалоб!
-- Не думаю, что у нее были жалобы, -- с подавленным смешком сказала Лисс. -- Когда они чуть позже вышли из ее комнаты, она хихикала. Я от этого теперь гадаю, от чего же отказалась.
Иста постаралась подать достойный пример сдержанности, не рассмеявшись, но не смогла:
-- О, боже.
Лисс ухмыльнулась в ответ и вновь завистливо уставилась на танцующих. Чуть погодя Иста уже не могла этого терпеть и разрешила ей удалиться и присоединиться к вечеринке. Лисс, кажется, была обрадована нежданным подарком, и слегка напугала Исту тем, что, перемахнув через балконные перила и повиснув на одной руке, спрыгнула на мостовую и умчалась.
Странно было оказаться одной. Иста привлекла к себе несколько грубоватых, если не агрессивных, окликов от проходящих внизу по улице мужчин, и поскольку не знала, как на них реагировать, оставила без внимания. Мужчины отчалили в более грубых и менее дружелюбных выражениях. Лисс с легкой улыбкой обменялась подобными шуточками чуть раньше и с хохотом послала своих пьяных обожателей топать своей дорогой. "Это не мой мир". Но однажды она правила им из заоблачной выси Кардегосса.
Ферда ди Гура появился на соседнем балконе, нашел Исту на месте, заставил взглядом несостоявшегося певца серенады незаметно ускользнуть, и отчитал ее, хотя и в вежливых выражениях, за то, что она отпустила свою помощницу. Затем он исчез, чтобы снова появиться внизу и покинуть (через дверь) гостиницу, и смешался с толпой, чтобы вернуть Лисс. Когда они оба вновь появились в поле зрения, у обоих были стиснуты кулаки. Какой бы жаркий спор у них не вышел, оба заткнулись прежде, чем вернуться к Исте.
Иста первой пошла спать. Праздник шумно продолжался еще несколько часов, но спать ей не мешал.
***
Глубокой ночью она открыла во сне глаза, чтобы снова оказаться во дворе таинственного замка. На этот раз сцена была темна. Неужели эта самая ночь? Светило, казавшееся той же самой ущербной луной, что плыла над Виньяской, давало тошнотворный слабый свет. Но тени не были непроглядны, поскольку в воздухе висело странное сияние, похожее на канат, свитый из белого огня. Он бежал по двору и вверх по лестнице, исчезая за той же самой тяжелой дверью в конце галереи. Воплощение Исты во сне едва ли смело прикоснуться к нему, но он приковывал взгляд. Она снова последовала за ним, вверх по лестнице, вдоль плит. Сквозь дверь.
В спальне было темнее, чем во дворе, ставни заперты, безлунные, но все же освещенные. Огненный канат, казалось, поднимался из сердца распростертого на постели мужчины. Бледные сполохи мерцали по всему его телу, словно он горел, они источались из груди, уплывали прочь... потом она задумалась, что видит: канат или источник? И куда этот источник изливается? Она оглянулась на парящую линию света и почувствовала желание схватиться за нее, позволить ей утянуть ее к месту назначения, как трос мог вытянуть из воды тонущую женщину.
Ее призрачная рука потянулась, пальцы сжались. Линия прервалась, рассыпаясь под пальцами, разбрызгиваясь яркой зыбью.
Мужчина на постели проснулся, вдохнул, начал приподниматься. Увидел ее. Протянул полыхающую руку.
-- Ты! -- выдохнул он. -- Леди! Именем бога, помоги мне...
"Какого бога?" Иста не могла не начать думать в какой-то набирающей обороты истерии. Она не решилась схватить эту жуткую, объятую пламенем руку, когда та приблизилась к ней.
-- Кто вы?
Его широко раскрытые глаза упивались тем, что видят ее.
-- Она говорит! -- Его голос дрогнул. -- Миледи, молю вас, не уходите...
Она распахнула глаза в полумраке маленькой гостиничной комнаты в Виньяске.
Едва ли не единственным звуком было медленное, мерное дыхание Лисс, спавшей на тюфяке в другом конце комнаты. Праздничные танцы несомненно кончились, последние пьяные весельчаки разошлись по домам, или по крайней мере повалились спать у дверей по пути домой. Безмолвно Иста скинула ноги с постели и на цыпочках подошла к запертым балконным ставням. Подняв щеколду, она вышла наружу. Единственный свет давал пара тускло горящих ламп по бокам закрытых дверей храма на той стороне площади. Она подняла взгляд в ночное небо на ущербную луну. Она знала, что то была та же луна, что в ее сне. Место и мужчина, где бы они ни были, были также реальны, как она сама. Так видел ли таинственный мужчина во сне Исту, как в своем сне Иста видела его? Что же увидели его темные напряженные глаза, что заставило его тянуться к ней столь отчаянно, и был ли он также изумлен ее появлением, как она - его?
В его голосе был богатый, но истонченный болью, страхом или изнеможением, тембр. Но говорил он на ибранском, общем языке Ибры, Чалиона и Брахара, не на рокнарском или дартакане, хотя и с северным чалионским акцентом, звонким от рокнарских каденций.
"Я не могу тебе помочь. Кем бы ты ни был, не могу. Молись своему богу, если хочешь спасения. Хотя я весьма не советую".
Она оставила лунный свет, заперла ставни, забралась как можно тише обратно в кровать, стараясь не разбудить Лисс. Пуховую подушку она натянула на голову. Это помогло заглушить все виденич кроме того единственного, которого она не желала видеть, горящего перед ее мысленным взором. Когда она назавтра проснулась, все события прошлого дня куда больше казались подзабытым сном, чем это видение. Под простынями она сцепила руки на груди и стала ждать рассвета.
***
На следующий день, вскоре после рассвета, когда Лисс заплетала волосы Исты, в дверь их комнаты постучали и раздался голос Фойкса:
-- Миледи? Лисс?
Лисс подошла к двери и распахнула ее на огибавшую по периметру двор-колодец гостиницы галерею. Полностью облаченный в дорогу Фойкс кивнул ей и слегка поклонился Исте, появившейся из-за ее плеча.
-- Доброе утро, миледи. Просвещенный ди Кабон шлет вам нижайшие извинения, но возглавить утренние молитвы он не сможет. Он очень болен.
-- О, нет, -- вымолвила Иста. - Это серьезно? Нам послать кого-нибудь в храм за врачом?
Виньяска была куда меньше Валенды. Был ли орден Матери здесь достаточно велик, чтобы содержать врача достойных знаний?
Фойкс потер губы, которые все порывались растянутся в ухмылке.
-- Ах, думаю пока рано, миледи. Возможно, он просто что-нибудь вчера съел. Или его, э-э... просто тошнит с вина.
-- Он не был пьян, когда я в последний раз видела его, -- задумчиво произнесла Иста.
-- М-м, то было раньше. Позже он ушел с группой из местного храма, ну и вот. Они притащили его назад довольно поздно. Наверняка диагноз через запертую дверь конечно не поставишь, но издаваемые им стоны и звуки очень напомнили мне тошноту, что бывает с перепоя. Жутко мне знакомые звуки, по воспоминаниям. Милосердно смутным воспоминаниям, но все же.
Лисс подавила смешок.
Иста хмуро на нее посмотрела, чтобы она успокоилась, и сказала:
-- Очень хорошо. Скажите вашим людям спешиваться, пусть лошади займутся своим сеном. Мы посетим утреннюю службу в храме, и решим двигаться ли нам дальше... потом. В конце концов, торопиться некуда.
-- Хорошо, миледи. -- Фойкс поклонился ей, попрощался легким салютом, и развернулся уходить.
Заутреня продлилась час, хотя Исте показалось, что службу сократили и провели не очень хорошо. У местно жреца вид был довольно бледный и болезненный. Потом она, Лисс и Фойкс погуляли по тихому городку. Праздничные шатры были свернуты и убраны. Они прошлись вдоль реки по маршруту гонки, и Фойкс подбадривал поэтапный рассказ Лисс о скачке и подробностях относительно лошадей и наездников, который Иста едва отмечала.
Лисс поясняла, что ее примечательный скоростной рывок к концу гонки большей частью обманчив - просто на этом этапе остальные лошади стали слабеть. Иста с радостью отметила, что пятимильная прогулка не утомила ее, как в тот день, когда она сбежала из замка Валенды, и она верила, что не только благодаря одной лишь более подходящей одежде и обуви.
Просвещенный ди Кабон вышел из своей комнаты пополудни, цвет его лица напоминал тесто. Иста бросила на него один единственный взгляд, отменила сегодняшние планы путешествия, и отослала его обратно в постель. Он уполз, бормоча жалостливо-признательные слова благодарности. Она с облегчением отметила, что его не лихорадит. Диагноз тяжелого похмелья, установленный Фойксом на слух, подтвердился, когда жрец явился вечером, с красным от стыда лицом, на ужин и взял только поджаренные хлебцы и чай, с отвращением отвернувшись от предложенного разбавленного вина.
***
К утру следующего дня ди Кабон похоже полностью пришел в себя, хотя за утренней проповедью вновь обратился к своей книге. Иста и ее спутники двинулись в путь, когда воздух был еще прохладен. Они перешли реку в брод, и стали подниматься на холм по ведущей из Виньяски дороге, направляясь на север.
Земли здесь, с сухой стороны гор, покрывал редкий лес: кучки сосен и вечно зеленых дубов с кустарником между ними, серые камни, выглядывавшие из желтого бурьяна. Земля была слишком бедна для хорошего земледелия, за исключением небольших участков и висячих садов, раскорчеванных и возделанных вручную, и слабо заселенные окрестности Виньяски вскоре отступили перед совершенно дикой природой. Дорога то поднималась, то опускалась, а каждая следующая долина сильно напоминала предыдущую. Иногда старые мостки и дрены, не в лучшем состоянии, пересекали ручьи, несущиеся вниз с отдаленных высот, что располагались по левую сторону от них, но куда чаще их лошадям и мулам приходилась выискивать путь через усеянные галькой броды. У одного такого ручейка они остановились на пикник вскоре после полудня. Вода здесь была одним из богатейших даров этой земли: прозрачная, чистая и холодная.
Вечерней целью путешествия было хорошо известное священное место -- укрытая высоко в холмах деревня, где родилась святая женщина-целительница, посвященница Матери, которые творила все свои чудеса далеко отсюда. Или напротив, размышляла Иста в дороге, как раз чудеса были не так известны. Резво скачущие золотистые горные суслики, встававшие на задние лапы и недружелюбно пищавшие им вослед, не заслуживали описания, чтобы спустя поколение пересказывать о них, чтобы привлечь в эти края чужеземных путешественников. Затем их маршрут спустится к дорогам полегче на чалионские равнины. И снова повернет на юг в Баоцию, домой?
Она не хотела возвращаться. Сколько еще она сможет продолжать в том же духе, таская за собой этих молодых мужчин по случайным дорогам сельских весей? Вскоре они потребуются для более суровой службы, поскольку чалионские лорды готовились к осенней кампании на север. Что ж, значит позволим себе уклоняться от исполнения долга чуть дольше. Погода была теплой, время года прекрасным. Теплый полдень дышал ароматом горного тимьяна и шалфея. Очень скоро его перебьет запах крови, пота и железа.
Тракт расширился, огибая покрытый лесом склон, затем вновь стал уже. Ферда и ди Кабон ехали впереди, за ними один из молодых охранников и Фойкс. Лисс ехала рядом с Истой, остальные тянулись следом.
Сперва Иста ощутила это как волну чувств: горячая, неясная угроза, отчаяние и боль, ужасная краткость дыхания. Секундой позже ее лошадь резко остановилась и задрожала, упершись всеми четырьмя ногами. Морда стремительно задралась, и животное фыркнуло.
Из под сени деревьев выступил медведь. Он низко держал голову, его огромный загривок стоял дыбом, по бронзовому меху бежала рябь, как по воде, освещенной косым дневным светом. Для такого массивного низкого существа он двигался невероятно быстро, а его рык резал воздух как пила. Все лошади и мулы пытались развернуться и броситься наутек. Молодой охранник впереди Исты, Пехар, свесился влево, когда его запаниковавшая лошадь прыгнула вправо, и они отделились от группы. Иста не видела как он грохнулся наземь, потому что ее собственная лошадь попятилась, дико ржа. Она попыталась натянуть поводья, схватила гриву, но было поздно. Седло больно ударило ее лукой в живот, выскочило из-под нее, а потом налетела кружащаяся земля и почти выбила из нее дух. Оглушенная, она перекатилась на ноги, пытаясь поймать мечущаяся поводья.
Лошади мчались прочь во все стороны, а взбешенные наездники рвали поводья, пытаясь обрести управление. Лошадь Пехара с опустевшим седлом уже давно мчалась назад по дороге, а лошадь Исты, лягаясь и вставая на дыбы, мчалась по ее следам. Распростертый на земле юноша в ужасе взирал на нависшего над ним истекавшего слюной медведя. Неужели животное было безумно, чтобы так напасть? Обыкновенно эти горные медведи были скрытны, осторожны, и это не была медведица, защищающая медвежат, а гигантский самец.
Это не медведь. Или... не просто медведь. Задыхавшаяся, зачарованная Иста нетвердой походкой подошла ближе. Несмотря на первое впечатление ужасающей энергии, медведь однако не был здоров. Мех, когда она разглядела его ближе, паршивел, вываливался клочьями, скелет хотя и был велик, плоть была тонка. Лапы дрожали. Зверь посмотрел на Исту так, словно был зачарован ею не меньше, чем она им. Ей показалось, будто его медвежья сущность была почти съедена изнутри. В ответно взиравших на нее глазах светился красным разум, не имевший ничего общего с разумом животного. Зверь поймал демона. И демон почти пожрал его.
И сейчас наездник искал себе другого носителя.
-- Как смеешь ты! -- гневно воскликнула Иста. Даже обыкновенный медведь такого не заслуживал. Ты не принадлежишь этому миру, демон. Возвращайся к своему проклятому повелителю. Их взгляды встретились, она шагнула ближе, медведь отступил от белого лицом юноши. Шаг. Еще один. Демон-медведь, прижав голову почти к самой земле, -- вокруг расширившихся глаз появился белый ободок -- сопя, стал в страхе пятится.
-- Королева, я иду! -- С рычащим воплем из-за края поля зрения Исты, занося палаш по могучей дуге, в развевающемся камзоле появился Фойкс. Губы растянуты, крепкие зубы стиснуты от усилий занесенного удара.
-- Фойкс, нет! -- вскричала Иста, но было поздно.
Тяжелое лезвие снесло медведю голову одним ударом, и погрузилось глубоко в почву под нею. Кровь кратко хлынула из шеи животного, а голова покатилась прочь по земле. Передняя лапа подогнулась, и огромное лохматое тело грудой рухнуло.
Казалось Иста всеми своим чувствами, кроме зрения, видит демона: осязаемую силу, кровавое пламя, запах раскаленного метала. Он взревел на нее, затем неожиданно метнулся назад, охваченный каким-то звериным страхом. Отчаянный миг он разрывался между Фойксом и юношей на земле. А потом влился в Фойкса.
Глаза Фойкса распахнулись.
-- Что? -- вымолвил он странно светским тоном. Затем глаза его закатились, и он свалился.